Есть люди, которые регулярно соприкасаются с войной. Пусть не с ней – с тем, что принято называть «эхом войны». Это «копатели». «Черные» – те, кто относится к «эху войны» спокойно и прагматично. Они знают, что все имеет стоимость – даже то, что было оплачено ценой чьей-то жизни. «Белые» – те, кто пытается поставить точку в войне. Они считают, что пока последний солдат не похоронен, здесь только многоточия. «Re:Акция» взяла интервью у «черного следопыта» и не обнаружила у него «черной души».
Михаил – тот, кого бы мы назвали «черным копателем», поспешил определиться в понятиях.
– Для того что бы понять, кто такие «черные следопыты», надо уяснить, что «черные» – это те, кто не «красные». То есть все, у кого нет официального разрешения на проведение поисковых работ, а оно мало у кого есть, автоматически попадают в категорию «черных следопытов».
– Миш, с чего лично у тебя началось увлечение искать, как это сейчас принято говорить, отголоски «эха войны»?
– Для меня это началось очень даже банально, лет с восьми, после поездки в деревню к моей бабушке в Смоленскую область. Там раньше проходила массивная линия обороны. То, что я увидел впервые ребенком, – это груда советских касок. Этот момент, я думаю, можно считать точкой отсчета.
– Что, прямо с восьми лет сразу начал копать?
– Да нет, конечно, но можно сказать, что те каски явились первыми «зернами», брошенными на благодатную почву. До моего первого выезда в леса, который состоялся лет 6 назад, я готовился, так сказать, теоретически. Копался в Интернете, искал интересующую меня информацию.
– А что, как правило, ищут «черные копатели»?
– Ищут то, что найдут. Каждой находке мы рады.
На самом деле, реально хардкорных «черных копателей», которые ходят «бомбить» немецкие кладбища, весьма и весьма немного. Просто потому, что такие нетронутые кладбища всегда считались лакомым куском. Только там погибший хоронился в форме, со всеми своими регалиями, кольцами, наградами, иногда с парадным оружием и прочими личными вещами.
То есть ты понимаешь, да? Гораздо проще найти такие вот захоронения, чем прочесывать места боевых столкновений, на которых практически все изрублено и перемолото артиллерийскими и минометными снарядами. Найти на таком поле что-то реально уцелевшее довольно сложно. К тому же германские офицеры имели четкие указания: своих убитых, по мере возможности, вытаскивать с поля боя для дальнейшего захоронения. Поэтому найти на поле боя останки немецкого солдата для нас, «черных следопытов», довольно редкая удача.
– А как же слухи о куче найденных в полях «шмайссеров» и прочем оружии, которое потом продается нечистым на руку людишкам?
– Брехня. Полная. За шесть лет практики я видел всего один найденный немецкий пистолет-пулемет МП-40, который почему-то у нас называют «шмайссером». Он был в таком состоянии, что мы вообще с большим трудом поняли, что нашли.
Повторяю, найти целое оружие на поле боя практически нереально. Ты представь, вот убили человека, выронил он оружие, а бой то продолжается, и снаряды рвутся, и мины градом сыплются. О какой сохранности чего-либо можно вообще говорить?
Во-вторых, сам факт наличия автоматического оружия у немцев в таком огромном количестве, как принято показывать в кино, можно поставить под огромное сомнение. Автоматов в принципе мало было. Вооружались либо спецчасти и экипажи бронетехники, либо командиры подразделений.
То есть, примерно, 1 из 20 в лучшем случае был вооружен автоматом, а если быть более точным, пистолетом-пулеметом. Вся остальная публика воевала с карабинами «маузера-98к». Были еще и роты автоматчиков, но опять-таки очень ограниченным количеством.
К тому же был четкий приказ нашего командования – собирать вещи с убитых и сдавать на специальные пункты приема. Мало-мальски пригодные вещи собирали с убитых специальные трофейные команды. А после войны саперы, занимающиеся разминированием огромных площадей, тоже «приложили руки» к сбору трофеев.
Все эти кадры из «Брата-2», где продают подобное «эхо войны» – чистой воды фарс. Какой нормальный человек пойдет на «дело» с полуржавым автоматом, винтовкой или пистолетом? С тем же успехом можно стрелять из какой-нибудь аркебузы.
Нет, не спорю, где-то может такое и бывает, но это скорее очень редкое исключение, чем правило. Могут торговать оружием, которое было во время войны припрятано, смазано и аккуратно хранилось в загашнике. Это да.
– Вы можете пострадать при проведении своих раскопок?
– Калечатся люди исключительно по своей глупости и неосторожности. Подорваться на чем-то во время раскопок…хм…опять-таки, за 6 лет практики ни единого случая, тьфу-тьфу-тьфу. Хотя, конечно, никаких гарантий. Приходится сталкиваться с боеприпасами, которые в земле пролежали бог знает сколько времени. Но мы – люди аккуратные и осторожные, чай не картошку копаем.
Как правило, погибают или становятся инвалидами при разборе снарядов или же если кладут боеприпасы в костер.
– Боеприпасы…в костер?! Зачем?
– Да не из простого любопытства кладут. Вырытые во время раскопок боеприпасы мы, как правило, уничтожаем. Зачем им на поверхности валяться? Более разумные ищут какое-нибудь болотце, чтобы там все затопить, а кто-то решает, что проще – в костер. Отсюда и результат.
– А местное население? Как оно относится к вам?
– Начнем с того, что в те места, куда ездим мы, в радиусе километров 15-20 вообще ни души нет. Но если говорить о местных жителях, то в категорию «черных следопытов» можно записать многих из тех, кто проживает в местах, где проходили активные боевые действия. Там этим живут, понимаешь? Для человека, который получает полторы тысячи рублей в месяц, деньги, вырученные от сдачи в пункт металлолома – к примеру, алюминиевых котелков и латунных гильз, никогда не будут лишними.
Нашли ящик с двумя тысячами патронов, патроны засунули в костер, повзрывали, а гильзы латунные собрали и сдали. Я собственными глазами видел дедушку, у которого дорожка к дому от дороги была «вымощена» крышками от противотанковых мин. У кого-то во дворах стоят немецкие железные бочки для горючего, а картошка хранится в немецких холщовых мешках.
– А как же останки погибших? С ними-то как?
– Как, как…Местные, как правило, оставляют лежать на поверхности. Мы прикапываем, если останки разрозненные, или хороним по-человечески, если солдата целиком находим.
Есть такой слух, что если ты найдешь кости немецкого солдатика, с жетоном, на котором выбиты его данные, и свяжешься с родственниками погибшего, то за это получишь какое-то вознаграждение. Это легенда. Я сам возил найденные мною жетоны в Германию. Привез просто так, никаких денег не брал.
– Кстати, о легендах. Рассказывают про отряды «призраков», патрулирующих места массовой гибели солдат…
— Вот, об этом всякие «хардкорные копатели» любят рассказывать журналистам.
Единственное, что могу сказать: там бывает жутко. Реально гнетущая и давящая на психику атмосфера, вынести порой очень сложно. Особенно в таких местах массовой гибели людей, как Демянский котел в Новгородской области.
– Ты мне вот что скажи, чем для тебя является это занятие? Есть какая-нибудь цель у этого твоего занятия?
– Есть у меня мечта: хотелось бы найти такое место, которое было бы вообще никем не тронуто. Понимаешь? Чтобы даже нога человека там не ступала. Вот бой прошел…и все. Время остановилось. Их очень мало, но, говорят, найти можно.
– А как же материальные блага? Ты же «черный копатель»!..
– Ой, я тебя умоляю. Далеко не все занимаются этим делом из-за бабла. Уверяю, что процентов девяносто роется в земле исключительно ради интереса. Хобби, адреналин, какие-то стремления к познанию истории. В большинстве своем среди «черных следопытов» – хорошо подкованные люди, разбирающиеся в предмете порой лучше кабинетных историков.
Не забывай, что «черный копатель» – ярлык. На самом деле это человек, который хочет заниматься любимым делом, но у которого просто нет разрешения на проведение раскопок. Очень часто бывает, что потом люди подаются в исторические клубы, у которых эти разрешения, естественно, есть. Но и про настоящих мародеров забывать не будем. Есть и они. Но бог им судья.
Вандализм не имеет отношения к истории
Милиция «черных копателей», как правило, не трогает. Как сообщили в Главном следственном управлении (ГСУ) ГУВД Москвы, сама по себе их деятельность не нарушает российское законодательство. Впрочем, по нескольким статьям УК привлечь копателей к уголовной ответственности можно. Например, если при незаконных раскопках были повреждены или уничтожены т. н. надмогильные сооружения (ст. 244 УК РФ), это грозит «археологам» штрафом в размере 50 МРОТ.
А в худшем случае – тремя годами лишения свободы. Если же речь идет об «уничтожении или повреждении памятников истории и культуры, природных комплексов или объектов, взятых под охрану государства, а также предметов или документов, имеющих историческую или культурную ценность» (ст. 243 УК РФ), то самый мягкий вариант наказания – штраф в 700–1000 МРОТ, самый жесткий – 5 лет лишения свободы.
Совсем другое дело – оружие. Оборот оружия в нашей стране регулируется соответствующим Федеральным законом. Найти сегодня исправное оружие времен Великой Отечественной сложно, однако все исправное оружие, найденное в местах сражений, пояснил наш собеседник из ГСУ, следует сдавать в органы внутренних дел. Иначе можно попасть под ст. 222 УК РФ – «незаконное приобретение, передача, сбыт, хранение, перевозка или ношение огнестрельного оружия, боеприпасов, взрывчатых веществ или взрывных устройств».
Копатель-одиночка, нарушивший закон, рискует свободой (от 6 месяцев до 3 лет) и деньгами (размер штрафа – от 200 до 500 МРОТ). За то же самое, только «с группой лиц по предварительному сговору» – от 2 до 6 лет. А если выше перечисленное совершалось «организованной группой» – то от 3 до 8 лет.
Детская тяга к фейерверкам
Я тоже был «черным копателем». «Копателем» – потому что однажды в детстве на огороде своего приятеля откопал два или три заряда для противотанкового ружья. А «черным» – потому что тогда не знал, что бывают «белые». Заряды мы тогда расковыряли, а из добытого пороха устроили знатный фейерверк. А второй раз я стал «копателем», когда мы с дочкой нашли на даче какую-то ржавую железяку, и та вдруг спросила: «Это ружье такое?» На этом, собственно, мои отношения с военной археологией закончились.
А у этих людей – нет, хотя год от года объектов для поиска все меньше. Не думаю, что их движет только жажда наживы, не могу заподозрить их и в любви к истории – ее изучают несколько иначе. Скорее, это какая-то нереализованная детская тяга к «открытиям и тайнам». Ну и к оружию, разумеется…
Читать эту статью на английском: How to make money on the war: an interview with "black diggers"
