23.00. Еду с одной съемки на другую. Рядом в машине моя подруга, вызвавшаяся посмотреть на работу скандального репортера.
- Блин! Да, ведь мне надо было сегодня позвонить Артемию Троицкому. Договорились на интервью, – вспоминаю я. Как серпом по… Неохота как.
- Ну, да. Он такой сноб. Одни понты. Круче обрыва, просто. Как ты, Гришан с ним общаться будешь?
Делаю потише звук магнитолы, из которой рвется душа вокалиста «Киссов» Пола Стэнли из конца 70-х. Таких далеких и таких близких, очень родных. Стукаю в темноте пальцем по кнопкам телефона.
- Алло, извините за поздний звонок. Это Артемий?
- Да…
- Это Григорий Резанов. У нас с вами интервью завтра, помните?
- Завтра вечером я уезжаю в Ленинград. Давайте приезжайте ко мне утром. К часикам 11-ти домой. Пообщаемся.
- О’кей. Записываю адрес.
- Это на пересечении Ленинского с Университетским проспектом…
- Да? Я на Ленинском в школе учился.
- Я тоже.
- Ваш дом случайно не у 2-ой математической школы за универмагом «Москва»?
- Ну. Да.
- Записываю.
Выключаю телефон. И с облегчением обращаюсь к подружке: «Нашел общий язык. Он оказывается мой сосед. Ну, типа, «мы с ним родня по юности», как в песне у Юры Шевчука.
На следующий день.
..
Утро следующего дня. 10.45.
Паркуюсь во дворе у подъезда «сноба». У меня еще 15 минут.
Солнышко. Птички. Все дела. Передо мной та самая 2-я школа. Точнее ее противоположная часть фасада. Затянулся сигаретой. Вспомнил это же время года 78-го. Дружбаны тогда мои из этой самой школы, а их у меня было не менее дюжины, причем с тремя мы жили в одном доме, сообщили по большому секрету, что к ним собирается, естественно, с «подпольным» концертом «Рубиновая атака». Был такой весьма «продвинутый», как сейчас говорят, бэнд. Помню, как пришлось, аккурат, через одно из этих окон на первом этаже, которое сейчас было передо мной, пролезать на этот концерт. Вся хипповая Москва прикатила послушать. В конопляном дыму было не протолкнуться.
Уже в актовом зале выяснилось: «атаки» не будет – приехала «машина». Тогда-то мне и пришлось «вживую» познакомиться с творчеством «Машины времени» и волосатым, как Джимми Хендрикс Макаревичем.
11.00
Звоню в дверь. Открывает Артемий. В ногах снуёт пёс, такой как у клоуна «Карандаша» был, черный. Зовут его «Черчиль». Еще у Артемия два кота Марс и Сириус, и две шеншилы – Шила и ее дочь Шнури. Жены нет. Оно и хорошо, скорее найдем общий язык. Я тоже разведенный.
Протягиваю свою визитку.
Троицкий внимательно ее изучает.
- Ну, начнем. Вы не однофамилец того Резанова, что в «Комсомолке» работал.
- Нет. Не однофамилец. Именно тот самый Резанов.
- Я ведь в «Комсомолке» долго и в то же время довольно вяло печатался. Чуть ли не с конца 70-х годов до начала 90-х. Но очень нерегулярно. Скорее просто дружил с какими-то людьми из редакции, а пописывал так, когда особо доставали.
– Вы в 1972-м году закончили вторую школу?
– Да. Но не вторую. Я рядом с ней жил. Я закончил седьмую школу. Есть еще такая седьмая математическая школа, она между улицами Крупской и Марией Ульяновой находится. Ближе к вашей. А во второй школе у меня училось много друзей, скажем, Петя Авен известный тип, мы с ним еще в то время дружили.
Я учился в конкурирующей школе. В то время были вторая и седьмая. Самые лучшие математические школы в Москве. Вторая была попафоснее. Мои приятели почти все жили на Дмитрия Ульянова, дом 4. Академический дом. Там жил и Петя Авен, и Миша Рошаль, довольно известный художник. Было там довольно много интересных ребят, в основном из академических семей.
Учеба мне давалась очень легко. Проходили мы там высшую математику в старших классах, занимались программированием и так далее. Все не в прок пошло. Счастлив, что не поступил в МГУ на механико-математический факультет. Срезался довольно легко и беспроблемно. И слава Богу. Все на самом деле вывернуло к лучшему.
– И куда поступили?
– В Московский экономико-статистический институт. В общем, очень такое пакостное заведение. Там учились в основном девушки, и мне было легко и вольготно. Экзамены кое-как сдавал. Подруги, приятели, одногруппники писали за меня курсовые и даже дипломные, я уже к тому времени от экономики и статистики, математики и вообще высшего образования отслоился полностью, поскольку хипповал и занимался совсем другими делами.
Я думаю, что застал лучшее времечко, то есть самое начало 70-х годов. Веселенькое. И рад, что потратил его не зря. Не убивал время на освоение ненужных знаний, а занимался самообразованием в московской центровой тусовке.
- Кто ваши родители Артемий? Они как-то связаны с точными науками?
– Нет. Они историки. И развелись давным-давно.
– Это родительская квартира?
– Нет, я сменил очень много квартир. Некоторые просто продавал, некоторые оставлял бывшим женам, по мере их отслоения.
– Сколько их было? Жен?
– Три. Эта квартира была мною куплена 1995 году. 11 лет тому назад. И в ней я абсолютно счастлив. Для меня это лучшее место в Москве. До этого у меня была точно такая же квартира – по метражу и конфигурации на Таганке. В одном доме с Филиппом Киркоровым. Я ее оставил предыдущей жене. И счастлив, что я оттуда уехал. Жить в центре – грязь, вонь, машины, с собаками гулять негде.
Ленинский – другое дело. Здесь такая дальняя окраина центра. Это зеленый, продуваемый и возвышенный во всех смыслах район. Речка, парки, прудики, дворцы, пионеры…
– Мне кажется, что Ленинский вообще особая философия. Кто вырос на Ленинском меня поймет.
– Согласен. В Москве несколько таких районов. Самый очевидный, скажем, Старый Арбат. Патриаршьи, Чистые пруды. Но район Ленинского - особый.
– Артемий, давайте перестанем предаваться трогательному и вернемся к Троицкому. После окончания института вы чем вообще занимались? Откуда пошли все эти музыкальные дела?
– Дело в том, что просто, как и все мои друзья, я был большим меломаном. Но я, наверное, был меломаном чуточку более ушлым и более организованным, чем ребята из моего окружения. Мне не достаточно было только слушать пластинки. Хотя, естественно, я их слушал в диких количествах, и торговал, и обменивался, всячески шустрил на черном рынке. Но мне еще было очень интересно знать историю всего того, что было на этих виниловых носителях.
Я слушал радио, как сумасшедший. Самые разные радиостанции, вплоть до «Свободной Европы» на румынском языке. Где были очень хорошие программы. Они гоняли не только хиты, но ставили целые альбомы иногда. Там был очень хороший какой-то румынский диссидентствующий ди-джей. Так что какое-то время благодаря «Свободной Европе» на румынском языке, я чуть не выучил этот язык. Английский, кстати, тоже выучил самостоятельно исключительно для того, чтобы читать тексты песен и музыкальные журналы. Наполнившись этими знаниями, в 1972 году со своим другом Сашей Костенко мы начали вести в МГУ в главном здании дискотеку.
– Я застал то время. Но это был конец 70-х. Старшеклассником не тоже посчастливилось оттягиваться там.
– У нас была самая первая не только в МГУ, но самая первая в Москве дискотека. Скорее всего, самая первая в тогдашнем Советском Союзе. «Кафе Б4» назвали мы ее. Зона «Б», 4-й этаж. Там жили студенты физфака. Дискотека была новым концептом в то время. Там крутили пластинки и время от времени подходили студенты и говорили: «Вот эта песня мне понравилась, эту пластинку я хотел бы взять». Когда я говорил: «Нет, я вам ее не дам, это моя пластинка, и она представляет для меня определенную ценность». Они искренне изумлялись и говорили: «Но это же дискотека?!» То есть они думали, что дискотека это то же самое что библиотека, т.е. тут значит ставят пластинки, если хочешь, то, как в библиотеке, можешь ее на какое-то время одолжить.
На этой самой дискотеке помимо обычных танцев была своя фишка, которую потом все начали повторять. У нас были тематические дискотеки. Сначала лекция, а потом уже танцы. В этой самой «лекционной» части я и рассказывал про всякие моднейшие группы Типа «Пинк Флоид», «Лед Зеппелин», «Кинг Кримсон» и прочее. Показывали слайды, крутили любимые треки из их альбомов, я рассказывал биографию музыкантов.
Туда стали захаживать всякие люди от университета очень далекие. Это стало началом активной музыкальной жизни в главном здании МГУ. В разных зонах на разных этажах по субботам было 4–5 концертов. Где-то играла «Машина времени», где-то «Аракс», где-то «Удачное приобретение», а где-то «Рубиновая атака». В одном здании проходило до полудюжины модных концертов.
И заглянула как-то на нашу дискотеку одна дама из журнала «Ровесник». И обратилась ко мне со словами: «Вас-то мы и ищем. К нам приходит тысяча писем с просьбой рассказывать про эти модные группы, а журналистов, которые что-то об этом знают, нет ни одного. Мы обращались и в Союз журналистов, и Союз композиторов, дескать, помогите. Но повсюду был отказ».
Предложила мне написать эта дама статьи про «Дип Перпл», «Лед Зеппелин» и так далее. Я взял и написал. Было мне тогда 19 лет. Пошло-поехало. Так вот абсолютно случайно и началась моя журналистская карьера. Кстати говоря, я до сих пор даже не член Союза журналистов и никогда в нем не был.
– Я тоже.
– Ко времени окончания вуза у меня было довольно много публикаций. Я стал культово-известным журналистом. И никто не догадывался, сколько мне лет. Когда люди меня видели, особенно в провинции, и узнавали, что пресловутый «А. Троицкий» – это на самом деле 20-летний парень, они впадали в шок. Потому что они думали, что «А. Троицкий» – это человек из номенклатуры ЦК КПСС, журналист-международник, который ездит по Англиям и Америкам…Когда я говорил, что никогда в жизни не был ни в Англии, ни в Америке, что мне 21 год, они просто отказывались верить.
К тому времени я закончил институт. Откосил от распределения. А оно у меня было в Центральное Статистическое Управление. Долгое время был без работы. Скрывался от милиции, поскольку меня могли совершенно спокойно даже не то что в армию загрести, но и за тунеядство привлечь.
– Была статья такая…
- Потом все-таки угодил именно туда, куда хотел – в Институт истории искусств. Там я 5 лет работал младшим научным сотрудником. Занимался социологией поп-музыки. Назовём это так. А в 83-м году меня оттуда уволили за нарушение трудовой дисциплины. Было тогда как раз андроповское развеселенькое времечко. После этого я вообще не работал вплоть до 91-го года, когда меня пригласили стать главным редактором музыкального вещания Российского телевидения. Была у меня и такая тоже странная страница в биографии.
– А как вас в «Плейбой» занесло?
– Тоже абсолютно случайно. Я вообще человек вальяжный и безынициативный, я сам никуда никогда не стремлюсь, и карьеры не делаю. И с «Плейбоем» точно такая же история. Американцы меня нашли сами. Я уже тогда был известный за границей человек. У меня вышло довольно много книг и в Англии, и в Америке. Все они были о русском роке и советском андеграунде.
– А это кому-то там нужно было?
– Тогда это была очень модная тема: перестройка, гласность и так далее. Соответственно американцы меня сами нашли. Я помню зашли они так по-хитрому, спросив: «А как вы считаете, журнал «Плейбой» пойдет в России?» Я высказал там какие-то свои соображения по этому поводу… «А вот как вы его видите, этот журнал?» - продолжали они. Ну, а я от балды стал импровизировать, рассказывать, каким бы его сделал. Им мои выкладки приглянулись и они мне сделали предложение от которого я тут же сходу отказался. Потому что тогда был очень увлечен телевидением. Я в то время работал первый год на НТВ и у меня была программа «Обломов».
Сначала отказался, сказав, что извините, ребята, это конечно очень здорово, но у меня другие планы и вряд ли я смогу это совмещать. Но взял время подумать. И в результате согласился. Был один эмоциональный аргумент: я сейчас откажусь, а потом буду жалеть. А второй - это то, что мне к тому времени уже что-то сильно наскучила наша музыкальная тусовка. К тому же она к тому времени лежала в абсолютнейших руинах. Башлачов погиб, Цой погиб, Вася Шумов эмигрировал, Агузарова эмигрировала, Петя Мамонов из музыки практически ушел, Майк погиб. Почти вся моя компания, за исключением буквально двух-трех музыкантов. В том числе Гребенщикова и еще пары человек только и осталось. А всех остальных раскидало-разбросало, забросило аж на самое небо. И чего-то мне стало сиротливо в этом русском роке и подумал я – а дам я оттуда деру и стану редактировать «Плейбой». Будет у меня как раз такой вот мостик из прошлой рок-н-ролльной жизни в какую-то новую. Пять лет я занимался «Плейбоем». Этого мне хватило на всю жизнь.
– Почему вы бросили «редакторство»?
– Все развалилось по нескольким причинам. Главная причина заключалась в том, что я не имел возможности сделать из русского «Плейбоя» тот журнал, который хотел сделать.
– Когда мы только запустили «Плейбой» было огромное количество скандалов, скажем так, гуманитарного плана. Нас обвиняли в порнографии, в пропаганде чуждого образа жизни...
– Тогда уже можно было пропагандировать. Можно, но тем не менее. У нас было несколько судебных процессов. Я помню летал в Красноярск, в Новосибирск. Лично ездил в Питер к Собчаку, когда там руководитель местного МВД арестовал весь тираж журнала. Это были интересные скандалы. Мне нравилось. Я чувствовал себя в той атмосфере как рыба в воде. А потом начались проблемы совсем другого плана. Я понял, что цензура – это тьфу. И милиция – это тьфу. А вот настоящие силы абсолютно необоримые – это рекламодатели.
Они были категорически против того, чтобы с одной стороны тут вот было всякое такое умное и интеллектуальное. Для нас писал рассказы Пелевин, публиковались с продолжением романы Битова, я печатал стихи Вознесенского. И тут же рядом, их соседками оказывались привлекательные обнаженные женщины. Моей целью было сделать интеллектуальный журнал для умных мужчин. Для нормальных, игривых, любящих жизнь, но при этом не идиотов, которые интересуются только футболом, автомобилями и рыбалкой.
Я сам не такой. Мне по-х…, что автомобили, что футбол, что рыбалка. Хотелось сделать журнал для, как сейчас выражаются, продвинутых в интеллектуальном отношении и при этом вполне сексуально активных и культурно озабоченных мужчин. А столкнулся с тем, что рекламодателям это категорически не нужно. Они были против с одной стороны откровенного секса, с другой всего культурного, литературного, умного и нестандартного. Фактически против всего того, что мне хотелось. В конце концов, я ушел из «Плейбоя». Об этом периоде моей жизни совсем не жалею. Это был очень занятный, абсолютно уникальный опыт первопроходства на этой развеселой ниве. Опять же познакомился с большим количеством симпатичных девушек посредством этого.
– Сейчас вы в основном на телевидении, я так понимаю?
– Нет. Телевидением я не занимаюсь вообще. На телевидение меня приглашают время от времени. В основном на канал «Культура». Поговорить на гуманитарные темы. Иногда зовут в большие проекты, в частности, на ТНТ снялся в реалити-шоу, которое сейчас идет.
– Как оно называется?
– «Настоящий мужчина». Оно очень смешное. Мне очень понравилась сама его идея. Оно парадоксальное и довольно неожиданное. Нормальным парням там предлагают на месяц перевоплотиться в женщину. Со всеми подробностями, начиная от эпиляции ног и кончая уходом за маленькими детьми.
– Вас что там тоже эпилировали?
– Нет. Я там был одним из трех судей. А еще Катя Волкова, телеведущая Анфиса Чехова. Надо сказать, что отличная программа. Участвовать в этом было очень интересно. Она уже идет. Каждую пятницу показывают одну серию.
Точно так же время от времени в кино снимаюсь. Вот сейчас у режиссера Романа Качанова в фильме «Неваляшка». Играю там отца главной героини. Олигарха. Уже дрался рядом с «моей» машиной марки «Бентли».
Но в основном занимаюсь тремя вещами: по-прежнему пишу в газеты и журналы. У меня две радиопередачи на «Эхе Москвы». Обе музыкальные. И преподаю в двух университетах – в МГУ на журфаке и в Государственном университете управления – это бывшая комсомольская школа в Выхино.
– А на журфаке что преподаете?
– На журфаке у меня уже четвертый год идет спецкурс «Музыкальная журналистика».
– Такой предмет теперь есть?
– Да, собственно говоря, я и придумал эту самую «Музыкальную журналистику».
- С чего начинали в 1972-м. К тому и вернулись в 2006-м…
- Ну, в общем, есть некоторые черты сходства. Только музыкальных иллюстраций значительно меньше. Хотя иногда какие-то диски приношу, что-то прокручиваю. Даже до этого доходит.
На прощание я признался Артемию, что моя подруга и, скорее всего, не она одна, считает его снобом. Но он на меня произвел абсолютно противоположное впечатление.
- Наверное, это так. Но, вы ведь меня не спрашивали «Как я отношусь к «Фабрике звезд» и, что я думаю о Филиппе Киркорове. Или о творчестве «Лед Зеппелин». Все ответы есть в их песнях.Спасибо, вам тоже, что заглянули. Повеяло, знаете, чем-то родным, далеким.
Григорий Резанов специально для «Yoki.ru». Сокращенная версия интервью опубликована в еженедельнике «Собеседник»
Фото автора.
Читать эту статью на английском: We were relatives of his youth: a visit to Trinity Artemia
