Во Франции одобрены поправки к законодательству, фактически дающие "зеленый свет" эвтаназии. К каким последствиям это может привести в медицине, юриспруденции, общественной и религиозной этике? Yoki попросили экспертов в самых разных областях ответить на этот вопрос. Возможно, их мнения помогут кому-то сформировать, наконец, свое собственное.
В четверг, 14 февраля, французский Национальный консультативный комитет по этике одобрил проведение эвтаназии в исключительных случаях, сообщает Agence France Presse. Согласно решению комитета, к помощи в проведении самоубийства больных разрешено прибегать для прекращения длительных страданий и невыносимой боли. Пожелавший завершить жизненный путь пациент должен четко и ясно выразить свою волю. Данное решение вступит в силу предположительно с июня 2013 года, когда вывод комитета будет закреплен законодательно.
Впрочем, вышеупомянутая "исключительность" применения "счастливой смерти", если судить по кратким сообщениям французской прессы, носит уже очень широкий характер.
Предполагается, что находящиеся в терминальной стадии больные смогут прибегнуть к эвтаназии в трех случаях. В первом случае находящийся в сознании больной должен самостоятельно, в четкой форме заявить о желании умереть. Кроме того, предусмотрено право таких пациентов оставлять письменное распоряжение с требованием обеспечить им эвтаназию в случае, если они на этот момент будут находиться без сознания.
Впрочем, решение о "легкой смерти" в отношении безнадежных больных без сознания могут принять и их близкие, если, конечно, сам пациент не дал внятных распоряжений на этот счет, — это второй из предусмотренных французскими законодателями случаев. Впрочем, тогда разрешать эвтаназию сможет только врачебный консилиум.
Третий случай предусматривает эвтаназию в отношении пациентов, жизнь которых поддерживается искусственным путем. То есть, целиком и полностью зависит от аппаратуры искусственного дыхания, а нередко — и кровообращения.
Надо заметить, большинство подобных моментов каким-то образом решались и раньше. Например, поддержание жизни человека в реанимации, где каждые сутки пребывания стоят очень дорого даже для западной страховой или государственной медицины. А потому содержание там пациентов в коме на протяжении нескольких лет более характерно для сериалов типа "Санта-Барбары", а не для реальной жизни. Хотя, конечно, если страховка по первому классу, отключать аппарат искусственного дыхания без решения суда никто не станет.
А вот в случае, когда пациент безнадежно болен и хочет расстаться с жизнью, французская новация действительно выглядит "прорывом". Правда не сразу поймешь, в какую сторону. Например, что считать "длительными страданиями" и "невыносимой болью"? Одному и неделя прикованности к койке покажется вечностью — другой может терпеливо выносить и годы полной обездвиженности в результате, скажем, паралича, но, в конце концов, все равно "ломается". Тоже самое касается и боли: один сможет вынести такую, аналогом которой можно считать разве что пытку. Другой впадет в отчаяние от того, что большинство считают "пустяком".
Дать право решать о пределе своей выносливости самим больным? Но в ходе болезни их психика неизбежно меняется — часто наступают элементы депрессии, которая и у телесно здоровых людей нередко вызывает мысли о самоубийстве. И это обычно считается тоже "болезнью" — только психической. Так что, в случае тяжелого соматического заболевания людям, впадающим в ту же депрессию, во Франции теперь будет выдаваться "индульгенция" от психиатрического диагноза — с одновременной выдачей "лицензии на суицид"?
Кроме чисто медико-психологических моментов, в данной проблеме есть еще и социальные. Наши соотечественники нередко говорят: "Если я серьезно заболею — лучше сразу умереть, не хочу быть родным в тягость". Но внушать "тягость" больного его родственники могут и в ситуации, когда ее берет на себя медицина и соцобеспечение. Хотя бы для того, чтобы получить наследство. Как там у Пушкина?
Какое низкое коварство
Полуживого забавлять,
Ему подушки поправлять,
Печально подносить лекарство,
Вздыхать и думать про себя:
Когда же чёрт возьмёт тебя?
Увы, за прошедшие с момента написания "Евгения Онегина" почти два столетия, ситуация среди не очень почтительных потомков в отношении больных и престарелых родных изменилась мало. А теперь им на помощь может придти еще и эвтаназия. Узаконенное способствование в самоубийстве, в этой ситуации превращающее в фактическое убийство немощного и страдающего человека, с циничной спекуляцией на его унынии и разочаровании в жизни.
Наконец, существует еще и религиозно-этический момент. Впрочем, и с ним не все так однозначно, как это иногда преподносят светские (да и многие церковные тоже) СМИ. Дескать, "Церковь категорически против эвтаназии".
На самом деле, Церковь как раз "категорически за" эвтаназию — только в ее исконном значении, "счастливой смерти". Слова "Христианской кончины живота нашего, безболезненной, непостыдной, мирной, и доброго ответа на Страшном Суде Христовом просим" произносятся несколько раз на каждой литургии, в составе "ектении", молитвы-прошения, произносимой диаконом или священником, от имени всех верующих.
Другое дело, что современный мир исказил первичное значение термина, сведя эвтаназию не просто к "счастливой смерти", но к "ускорению" смерти искусственным образом, путем убийства или самоубийства. С этим, конечно, христианство согласиться не может.
С другой стороны, самоубийством никогда не считался отказ от любого лечения — наоборот, во многих житиях святых с одобрением повествуется о том, как подвижники (например, прп. Серафим Саровский) отказывались от услуг врачей, предоставляя свою жизнь милости Божьей. А ведь нынешние тяжелобольные люди живут чаще всего лишь благодаря техническим и фармакологическим достижениям медицинской науки. И при отказе от них смерть с очень большой вероятностью наступит почти сразу. Другое дело, что она может быть не столь быстрой и безболезненной, как, скажем, при инъекции запредельной дозы снотворного или сердечных гликозидов.
Кроме того, уместно вспомнить одну небезынтересную традицию в христианском рыцарстве — так называемый "удар милосердия". Который наносился победителем поверженному врагу, обычно тяжело или безнадежно раненному, чтобы избавить его от страданий. Что, разумеется, не считалось грехом ни для умирающего, ни для того, кто оказывал ему последнюю милость, даря быструю смерть.
В общем, однозначные выводы о грядущих последствиях новаций французских законодателей в отношении эвтаназии пока сделать трудно. Пока можно сказать лишь одно — отношение к этому явлению в Европе радикально меняется. Ну, а в лучшую ли сторону — покажет время.
Yoki попросили высказаться на этот счет ряд экспертов, придерживающихся самых разных точек зрения.
Прогнозируемым, но очень квалифицированным, и не только с чисто узкоконфессиональных позиций, было мнение Максима Михайловича Обухова, священника и секретаря Совета по биоэтике при Московском патриархате, кандидат медицинских наук, руководителя православного медико-просветительского центра "Жизнь", протоиерея Московском патриархате:
"За формулировкой "особый случай" может стоять любой случай эвтаназии. Но я думаю, что российский закон, запрещающий это явление, абсолютно прав.
Сторонники эвтаназии будут всегда, потому что за эвтаназией стоят очень большие деньги. Хоть это якобы "убийство из сострадания" — на самом деле, это банальная экономия средств Пенсионного фонда, страхового фонда… и, конечно, за этим будут всегда те, кому это выгодно.
По нашим расчетам (мы собирали экспертов), если сократить жизнь пенсионера на десять лет, это принесет экономию в один миллион рублей. Помножьте! Если сократить жизнь миллиона пенсионеров на десять лет — получится уже один триллион рублей. То есть, эвтаназия, что бы о ней ни говорили: как о милосердии, сострадании к больным и облегчению их страданий, — всегда связана с деньгами.
Эвтаназию нельзя разрешать в принципе — это переход за ту грань, которую общество не должно переступать. И опыт тех стран, которые ее узаконили, крайне отрицательный. И там, где эвтаназия добровольная, — там она и принудительная. А вежливые формулировки — только для того, чтобы протащить эту губительную идею через общественное мнение".
Оценка ситуации двух ученых была диаметрально противоположной.
Так, Андрей Валерьевич Писклаков, доктор медицинских наук, профессор, хирург, на вопрос о своем отношении к эвтаназии и относительно случаев, когда она может проводиться, ответил достаточно категорично:
"Я, как и большинство российских врачей, отношусь к эвтаназии отрицательно. Именно в понятии "исключительный случай" кроется весь корень зла. Кто будет определять этот случай — Господь Бог? Мы будем брать на себя функцию Бога — а так нельзя. Особенно в нашей стране, где происходит масса злоупотреблений. Например, "черные риелторы", чтобы завладеть квартирами одиноких стариков, умерщвляют их и без официального разрешения эвтаназии. А появись оно, так такие люди, для того чтобы завладеть жильем какой-нибудь бабки пенсионерки, сразу же соберут все необходимые справки и документы. Так что я однозначно против разрешения на такую практику".
Зато другой эксперт, врач-сексолог, кандидат психологических наук Юрий Николаевич Левченко, в целом одобрил эвтаназию:
"Если все это хорошо и правильно сделано — я за. Порой человек находится в таком беспомощном и болезненном состоянии, что не живет, а только мучится. Я для себя решил — я готов. И если окажусь в таком состоянии, я готов придти к этому моменту. Если никто мне в этом не поможет, я сделаю это сам и назову такое "эвтаназией", а не самоубийством.
Другой момент — человек настолько болен, что представляет собой настоящий "овощ", не обладая сознанием, только страдая, и его жизнь поддерживается лишь благодаря медицинской технике. Помню, несколько лет назад в таком состоянии после инсульта была моя мать. Я просто тихо сказал ей: "Мама, прости — и прощай", — и она тихо и, как мне показалось, счастливо отошла. Я не верю в загробную жизнь, я четко знаю, что там ничего нет, но считаю, что если человек свою земную жизнь прожил, он может в таком состоянии просто уйти. И я, если мне приведется, тоже попробую так уйти.
Решает это, конечно, не один врач, а консилиум врачей, они сообщают родственникам о том, что ждет их родного человека. Это может быть жизнь "овоща", могут быть страшные боли от метастазов, которые не снимаются даже наркотиками. Но окончательный выбор именно за родственниками, по рекомендации консилиума врачей.
Если нет родных, такое решение должна принимать какая-то общественная комиссия, с медициной не связанная. Врачи — в данном случае, только эксперты, информирующие тех, кто решает, о перспективах больного. Подчеркиваю, ни один врач не может принимать решения об эвтаназии, только сторонние люди, родные или общественная организация для одиноких пациентов.
У нас секулярное, а не религиозное общество — не надо об этом, религиозность сейчас очень мешает. И если общество устанавливает правила перехода через дорогу, оно вправе устанавливать и законы жизни, и мы этим законам должны подчиняться.
Надо развивать гражданское общество, ответственное за себя и своих членов. В нашей стране такое общество забивается религиозным маразмом и всякими дурными вещами. Я просто не знаю, куда мы катимся последние несколько месяцев вообще".
Известная актриса Лидия Николаевна Федосеева-Шукшина в своем комментарии была очень взвешена, однако в конце интервью все же дала достаточно четкие оценки эвтаназии:
"Когда я задаю себе вопрос: а как бы я поступила, если бы речь зашла обо мне или моих близких в случае тяжелой болезни, — я не могу дать однозначный ответ. Но, как верующий человек, я не имею права убивать. Тем более, в своей жизни я и аборты делала… Раньше как-то не принято было думать, что этим ты убиваешь ребенка своими руками. Поэтому, думаю, я бы не пошла на эвтаназию. Жизнь — это Божий дар, и я не имею права его отбирать. Тем более, что у меня в молодости было вот такое. А эвтаназия — это тоже убийство".
Читайте также: Исчезновения, не дающие покоя Америке
