История основания общины художников на плодородной для всякого рода творческих исканий французской земле родилась уже больше столетия назад. Начав триумфальное шествие прочь от академических канонов, в середине XIX века группа художников окопалась вблизи Парижа в лесу Фонтенбло и стала в своих творениях воспевать красоты природы, что для того времени, увязшего в исторических аллегориях, было вполне себе революционно. Деревушка Барбизон стала одним из первых пристанищ художников-единомышленников.
Одним из этих ваятелей стало тесно в мастерских признанных мэтров, другим в официальные обители искусства вход оказался заказан – то ли из-за взгляда на мир, идущего вразрез с тогдашним регламентом живописи, то ли из-за врожденного духа противоречия вкупе с делитантизмом. Так или иначе, именно эта группа отшельников, называющаяся теперь «барбизонской школой», предвестила скорое появление импрессионистов и стала одной из первых точек отсчета в современном искусстве.
Прославленные импрессионисты тоже были «повернуты» на идее общины художников пока из «отверженных» не превратились в законодателей буржуазной моды. Вышедшие из-под легковесного обаяния «живописи впечатления» философы-постимпрессионисты начали новый исход из светского Парижа. Создание коммуны художников – «Южной мастерской» - было навязчивой идеей неистового Ван Гога. Обосновавшись в Арле, он развил бурную деятельность, чтобы сподобить художников составить ему компанию на юге. По его замыслу здесь художники должны были сообща работать, делить расходы, моральные тяготы, придаваться совместным поискам смыслов и идей, заглядывать в будущее и общими усилиями создавать истинное живое искусство.
Никто не станет спорить, что художники – народ особый. Современные – вообще странный. И, несмотря на то, что все французские «повстанцы от искусства», как тот же Ван Гог или Тулуз-Лотрек, давно висят под толстыми стеклами в Лувре и сами стали классикой, нынешние свободные художники как и прежде стремятся в столицу Франции в надежде глотнуть воздуха творческого авангарда.
Но, разыскивая сегодня на легендарных бульварах следы прежнего духа революционного вдохновения, не разочаруются лишь самые завороженные. И легендарный Монмартр и знаменитый Монпарнас, вдоль и поперек исхоженные туристами, уже почти не помнят, как по их мостовым слонялись причудливо-неопрятные персонажи с мольбертами под мышкой.
Да, здесь вам те же кафе под открытым небом, столики которых красуются табличками типа «Здесь сидел Пикассо», или Майоль, или Матисс, или Модильяни… Да, местные художники, возможно даже в бархатных беретах, деловито усадят вас перед собой на табуретку и проворно накидают на лист бумаги ваши черты за 20-30 евро. Однако все это «скромное обаяние» имеет теперь большее отношение к туристической инфраструктуре, нежели к искусству. Да, никуда не исчезли красные жернова Мулен Руж, накрепко связанные с судьбой вечно пьяного карлика-графа, несчастного и гениального Тулуз-Лотрека. Но сейчас они затерялись среди современного Парижа, и издалека их – некогда символ богемной жизни Монмартра – теперь можно принять за рекламу недорогого бистро.
Несомненно, Париж славится своими галереями и выставками. Кроме Лувра здесь постоянно действуют более сотни экспозиций. Свои двери здесь раскрывают музеи Дали, Майоля, Музей живописи д’Орсэ, экспозиции под открытым небом в парке Тюильри, в общем не перечесть. Здесь действительно собраны многолетние опыт и поиски изобразительного искусства. Красота, значит, - на месте. Но где же свобода? Где былые горячие споры художников о судьбе и роли искусства, которыми каждый вечер оглашались парижские бары и уличные кафе? Куда со ступеней базилики Сакре-Кер, из-за столиков в Мулен-де-ля Галет и площадей Холма и Пляс Пигаль перекочевало богемное вдохновение? Неужели лишь на страницы учебников по истории современного искусства?
Сложно сказать, куда отправилось эти милые творческому сердцу явления, но часть из них явно вернулась в… общины художников. Теперь эти коммуны, обалдевших от урбанизации, глобализации, индустриализации и прочих «-ций» креативщиков, мыслящих себя творцами того, что нынче гордо именуется современным искусством, вновь появились во французских провинциях.
Пусть задумка Ван Гога основать артель живописцев в Бретани закончилась членовредительством (всем известна история с мочкой уха, павшей жертвой совместного проживания двух гениев-одиночек Гогена и Ван Гога), однако зерна «коммунального искусства» ныне успешно взросли, например, на почве Тулузы.
Вот уже не первый десяток лет в этих местах, славящихся живописными домиками из красного кирпича, гастрономическими изысками и авиакосмическими устремлениями, на ферме Жерара Гайо расположилась ассоциация свободных художников под названием «Сен-Анри».
Гайо – весьма неординарная личность – в прошлом чрезвычайно известный французский дизайнер, всегда вел жизнь далекую от размеренной и спокойной. Воевал в Африке, стал пятикратным чемпионом Франции по парусному спорту и 300 раз прыгал с парашютом. Переворот в голове экстремала произошел после автокатастрофы. Гайо вдруг понял: пропади все пропадом, надо жить спокойно – бросил успешную дизайнерскую карьеру в Париже, купил ферму с 35 гектарами земли на юге Франции, в Пиренеях, и просто уехал туда. Место замечательное – только замки и виноградники. Час на машине до моря.
«Сен-Анри» родилась стихийно. Гайо, не пришлось, как ВанГогу, бросать клич по всей Франции и рассыпаться в предложениях: друзья-художники стали приезжать сами. Один на неделю, другой – на три. Слухи об уголке, где людей творческих бесплатно кормят, поят, укладывают спать и предоставляют все необходимое для работы: фотостудии, мастерские со всем инструментарием, краски ведрами, холсты парусами, распространилась быстро. Теперь здесь каждый сезон – с июня по сентябрь, – собирается по 40–60 художников из Америки, Аргентины, Восточной Европы, Испании, иногда из России.
Предварительный отбор «стипендиатов» здесь вполне демократичный. Фотографии работ и краткие автобиографии присылаются в «Сен-Анри» по электронной почте – такая незамысловатая самопрезентация. Регламента, определяющего хороший ты художник или нет, здесь нет. Главное – чтобы человек был хороший: компанейский, неформал, космополит. Однако людей, которые совсем ничего не умеют делать, здесь все же не очень ждут.
«Вообще, во Франции, наверное, есть какие-нибудь злые и нехорошие люди. Но когда ты находишься в «Сен-Анри», тебе кажется, что абсолютно все невероятно доброжелательны», - говорят художники, прошедшие «стажировку». Не мудрено. Помимо всех праздников в общине, где живут пятьдесят человек, раз в неделю обязательно отмечают чей-нибудь день рождения. Так что вдохновение – не вдохновение, а веселая жизнь и обильные возлияния здесь обеспечены.
Распорядок таков: днем жарко, работать невозможно, поэтому ты спокойно спишь после ночных бдений. Если поздно встал, то сразу садишься обедать – обед продолжается до четырех дня. Сначала аперитив: надо выпить белого холодного вина, съесть колбасок и паштетиков. Потом сам обед, потом кофе. Затем, наконец-то, споры и дискуссии – о выставках, об искусстве. Потом все расходятся по мастерским и пленерам и начинают творить. А там и ужин.
«Вечером все идут на танцы по соседним деревням. В окрестностях каждую субботу и воскресенье устраиваются балы: один день – в одной деревне, назавтра – в соседней. В радиусе 40 километров все лето идет непрекращающийся деревенский праздник со всеми атрибутами: флажками, дедушками с аккордеонами, всякими циркачами или рок-группами. Ставят огромные столы с местной едой. И самое главное везде – выпить и поесть, а девушки и искусство – уже после», - рассказывают бывалые.
Отдых отличный, но где же это самое «современное искусство»? Предполагается, что во время пребывания в «Сен-Анри» ты должен что-нибудь творить, хотя работать тебя никто не заставляет. Все как и положено при коллективном хозяйстве, один семечки лузгает, а другой хоть и лузгает, но еще и делает что-то.
Потом плоды творчества продают на сезонном аукционе, но денег художникам не дают – они идут на следующий сезон. Продавать современное искусство весьма затруднительно. Картины – еще ладно, но вот тень от дерева, нарисованную на земле синей краской – практически невозможно. Или, например, поленницу на полкилометра, пусть и очень креативную. Весь лес в округе усеян всякими скульптурами и психоделическими экспозициями – все это здесь и остается, со временем разрушаясь. Так что деньги ассоциация зарабатывает в основном на тех, кто пишет картины.
Случаются и перформансы, но Жерар Гайо к ним относится без особенной симпатии, потому что все они несколько однообразны.
Очевидцы повествуют: «Приезжает как-то девушка-испанка и говорит: «Сегодня вечером я вам устрою перформанс». Ну, вечером все садятся в кружок с бутылочкой вина и смотрят. Девушка раздевается догола, начинает бегать по полю и бумажки рвать. Проходит две недели – приезжает швейцарец и тоже обязательно снимает с себя все и начинает по колючкам скакать. Выскакивает весь израненный – тоже перформанс. Прибывает еще один художник-француз. Говорит: «Сейчас будет перформанс». И тут уже ставки начинаются: разденется или нет. Раздевается. И начинает с саксофоном бегать по лесу и создавать какофонию. Играть не умеет, но очень любит, видать. И обязательно в чем мать родила. Это, видимо, срез времени такой».
Такое вот революционное вдохновение. Итак, Париж остается Парижем, Лувр – Лувром. И, возможно, такие места, как «Сен-Анри», не дадут названия классическим школам живописи. Однако приветливое солнце юга Франции, атмосфера свободы, раскрепощения и творческого общения, да и возможность «потворить» в свое удовольствие, привлекают сюда немало и талантливых, и просто любопытных «прихожан».
Материал пердоставлен: Правда.ру
Читать эту статью на английском: From the palette of Montmartre to the performances of the Saint-Henri "
